Люк был сильным, умелым, изобретательным, а то, что он принадлежал к доселе неизвестному Кэрри кругу людей, совершенно закрытому для нее и потому вызывающему любопытство, давнее и неосознанное — она относилась к священникам как к чему-то вроде музейных экспонатов, — придавало чувствам особую остроту.
— Кэрри, ты такая сладкая, — шептал Люк, — я понял это сразу, как только увидел тебя. Ты была в топике, под которым торчали соски.
— Это от холода, — смеялась она, — в тот день, когда я повела вашу группу к Букингемскому дворцу, погода испортилась.
— Я помню, как поднялся ветер и подхватил с газона лист, упавший с падуба, и бросил тебе прямо на грудь. Ты отлепила его, и я снова увидел твои жаждущие соски…
— Они жаждали тепла.
— Я это понял и мысленно пообещал себе, что согрею их.
Люк припал ртом к поднявшемуся соску. Его губы были влажными и горячими, но Кэрри чувствовала, как сосок затвердел, а второй ревниво требовал внимания и тоже твердел…
Люк оторвался от соска и накрыл губами другой. Кэрри почувствовала, как огненная лава растеклась по ее нутру — она покатилась от груди ниже, ниже, заполнила живот, по которому прошел трепет, потом эта огненная лава устремилась между бедер и потребовала выхода.
— Сейчас, сейчас, не спеши, — шептал ей Люк.
Кэрри не понимала, с чем ей не спешить, ее живот сотрясался от конвульсий, и тогда Люк резко раздвинул ее ноги и вошел в нее. Кэрри показалось, что он тем самым открывает выход огненной лаве, хотя, казалось бы, напротив, он перекрывал ей путь. Но Кэрри не ошиблась, лава отступила и стала медленно испаряться, превращаться в туман, который застилал разум, и в его тенётах запутались обрывки мыслей.
Кэрри казалось, что ее тела больше нет, что она воспарила и откуда-то с высоты смотрит на происходящее. Люк вздымался и опускался над ней, она растворялась в нем с каждым движением, слышала свои стоны, его дыхание, вздохи гостиничного матраса…
А потом ее снова затопила лава, но это, знала Кэрри, уже не та, которая была в ней прежде. Та испарилась, чтобы уступить место этой, излившейся из глубин Люка.
— Еще, еще, еще, — рыдала Кэрри, — не останавливайся! — О-ох…
А потом, наконец придя в себя от потрясения, Кэрри заметила:
— Никогда не думала, что пасторы на такое способны.
Люк засмеялся.
— Ты думаешь, что имела дело с пастором? Ты имела дело с мужчиной. — Его глаза стали почти черными от тени, которую отбрасывала темно-зеленая занавеска на окне. — Тебе понравилось, я знаю.
— А тебе?
— Ты еще спрашиваешь. Сейчас повторим.
Они не расставались до утра.
— У пастора все, как у остальных, только качеством лучше, — пошутил Люк, а она энергично закивала.
— Я уже знаю. Слушай, Люк… — Кэрри приподнялась над ним, ее волосы щекотали его шею. — Тебе не кажется, что ты больше артист, чем пастор?
Люк рассмеялся.
— Ты только не обижайся на мой бестактный вопрос, — Кэрри поспешила улыбнуться, — но когда я вижу молодого красивого мужчину, то просто не могу поверить…
— У тебя превратные представления о проповедниках, — усмехнувшись, прервал ее Люк. — Ты редко бывала в церкви, моя овечка. — Он приподнял голову и поцеловал Кэрри в нос.
— В последний раз я была там недавно. Ты забыл, в соборе Святого Павла?
— Нет-нет, я ничего не забыл. Я хорошо помню, как мне хотелось повалить тебя прямо там и заставить кричать от страсти… В соборе прекрасная акустика.
— Ты самый настоящий грешник, — фыркнула Кэрри.
— Но я знаю, как избавиться от грехов.
— И много их у тебя? — Кэрри широко раскрыла глаза, когда почувствовала, что Люк начинает легонько двигаться под ней. — Люк, уже время… Пора вставать.
— Я тоже так думаю, он уже встал, — прошептал Люк.
Кэрри задыхалась и дрожала, желание мигом поднялось в ней.
— Мы… опоздаем… на самолет…
— Мы успеем, — уверенно возразил он. — Я рад, что ты согласилась полететь со мной.
Кэрри почувствовала слабость, уже знакомую и желанную. Одно прикосновение Люка превращало ее тело в какую-то нематериальную субстанцию, мысли покидали ее, а все вокруг покрывалось дрожащим туманом. Кэрри закрыла глаза.
Люк не сводил глаз с ее напрягшихся грудей.
— Ты знаешь, какая из них мне нравится больше?
От замешательства Кэрри даже на секунду замерла.
— Какая?
— Ну как ты думаешь? — дразнил ее Люк.
— Левая? — спросила она, ощутив, как сосок раздулся и заныл.
— Не-а.
— Тогда правая, — предположила Кэрри и почувствовала, что второй сосок повел себя точь-в-точь как первый.
— Нет! Обе! — торжествующе закричал Люк и, обхватив ее полные груди, соединил их.
Он широко открыл рот, пытаясь захватить губами оба соска сразу, а Кэрри почувствовала, что сейчас что-то случится: ее разорвет на части и она рассыплется на мелкие осколки.
— Ох, Люк… — простонала она. — Что ты делаешь со мной?..
А его горячий язык уже следовал вдоль голубых жилок на молочно-белой коже.
— Люк, о, Люк… скорее…
— Сейчас, моя милая. Сейчас удовольствие снизойдет на тебя… Обещаю, моя овечка…
Кэрри застонала. Несколько сильных ударов — и она ощутила, как ее омыл фонтан влаги. Она прижалась к Люку, обхватила его руками.
— Да, я артист, я самый настоящий артист, — прошептал он ей в шею, когда, обмякнув, Кэрри припала к его груди. — Я тебе нравлюсь? Мы тебе нравимся, а?
— О да… — ответила она и подумала, что готова ради вот этого ехать с Люком хоть на край света…
А теперь она возвращалась с края света, потому что почувствовала себя на этом краю — с самого края. Такой вот получился каламбур.